С.В. Петров

Сильвестр (Холмский) епископ Казанский и Свияжский с 25 июля 1725 года (с 1727 года митрополит) по 2 марта 1732 года (фактически до ноября 1731 года).

Недолгое пребывание епископа Сильвестра на Казанской кафедре пришлось на сложный период истории России и Русской Православной Церкви, сопровождавшийся серьезными политическими потрясениями и репрессиями, жертвой которых стал и сам владыка. Его имя часто упоминается в исторических трудах. При этом в изложениях его биографии накопилось немало домыслов, которые превратились в своеобразную аксиому – неизвестно, откуда они взялись, но пересказывались издавна и много раз, поэтому историки добросовестно принимают весьма сомнительные сведения за факты.

Год рождения владыки Сильвестра неизвестен. Можно предположить, что владыка Сильвестр родился около 1650 года, так как к концу пребывания на Казанской кафедре он был уже глубоким стариком. Неизвестно и его мирское имя. Достоверно можно сказать, что он был русским дворянином. Прозвище «Холмский», может быть, не является фамилией, а дано по месту рождения – в генеалогических справочниках нет дворян Холмских. Как известно, он постригся в монашество в зрелом возрасте, а до этого служил – в Московской Руси дворяне должны были начинать службу в 15 лет. Если бы были известны его мирское имя и настоящая фамилия, то, скорее всего, можно было бы обнаружить его в списках участников Азовских походов или других боевых кампаний.

Приписываемое ему таким авторитетным изданием, как Русский биографический словарь , прозвище «Волынец», или фамилия «Волынский», основано на чьей-то догадке, связывающей происхождение владыки Сильвестра с городом Холм (Хелм), который действительно находится в Волынской земле, в той ее части, которая сейчас входит в состав Польши. Но политические и личные симпатии и связи Сильвестра показывают, что он не был украинцем, тем более западным (Волынь вошла в состав России только в 1793 году). Прозвище «Холмский», скорее всего, происходит от городка Холм под Псковом. Это подтверждается и тем, что пострижение и начало духовной карьеры владыки Сильвестра состоялись на северо-западе России, в Новгороде.

Еще одно сомнительное утверждение, излагаемое в его биографиях, касается того, что он якобы учился в Киевской духовной академии. Оно тоже основано на домысле. Владыка Сильвестр действительно был образованнее большинства русских архиереев, знал латынь, покровительствовал школам. Но этому утверждению опять же противоречат политические симпатии и связи владыки Сильвестра. Если бы он учился в Киевской академии, то воспринял бы дух «киевской учености» более глубоко. Кроме того, вряд ли он после Киевской академии оказался бы в Новгородских монастырях.

Вероятнее всего, в молодости он некоторое время учился в одной из братских школ Литвы или Белорусссии, может быть, в Вильне, что подтверждает версию о его происхождении из псковской земли. Для псковичей поездки за рубеж, на территорию Ливонии, принадлежавшей тогда Швеции, или в Литву, были делом обычным.

Имя отца Сильвестра впервые возникает в документах в 1690-е гг., когда он в сане иеромонаха был казначеем Новгородского архиерейского дома. В декабре 1700 года он стал архимандритом Новгородского Деревяницкого монастыря, в 1704 году был уже архимандритом знаменитого Юрьевского монастыря в Новгороде, а с 23 октября 1704 года – архиманд-ритом Троице-Сергиевой лавры. Настоятельство в самом главном монастыре России сделало отца Сильвестра известным в самых высших кругах. Он переписывался с духовником царевича Алексея протоиереем Яковом Игнатьевым , был знаком и с самим царевичем. Отец Сильвестр общался и со святителем Димитрием Ростовским .

Многие архиереи вызывали недовольство Петра I отрицательным отношением к его реформам, в том числе и к церковной политике, к стремлению изымать в пользу государства доходы монастырей и архиерейских домов. В 1708 году Нижегородский митрополит Исаия был по указанию Петра отправлен на покой, а архимандрит Сильвестр 14 сентября 1708 года рукоположен во епископа Нижегородского и Алатырского с возведением в сан митрополита.

В Нижнем Новгороде владыка Сильвестр создал загородный архиерейский дом (Ивановский монастырь), в самом городе при нем открылись два прихода, была выстроена колокольня кафедрального собора. Вплоть до советского времени в кафедральном соборе хранился посох митрополита Сильвестра, датированный 1712 годом. В 1718 году Нижегородский митрополит принял участие в совещании под руководством патриаршего местоблюстителя Стефана (Яворского) и подал письменное мнение о чине присоединения к Православию лютеран и кальвинистов.

На владыку Сильвестра Петр возлагал надежды в борьбе с широко распространенным в Нижегородской епархии старообрядчеством. Однако за 11 лет пребывания на Нижегородской кафедре владыка Сильвестр не проявил себя в качестве борца с расколом. Историк Нижегородской иерархии Макарий (Миролюбов) именно с этим связывает замену владыки на Нижегородской кафедре известным борцом с расколом митрополитом Питиримом .

22 марта 1719 года он был переведен в Смоленск, а 3 марта 1720 года – в Тверь. Второй перевод был обусловлен тем, что Петр был недоволен тверским архиепископом Варлаамом (Косовским) и поменял его местами с владыкой Сильвестром, назначив на менее престижную и богатую Смоленскую кафедру.

24 февраля 1724 года он был переведен на рязанскую кафедру, это было явным понижением, а 25 июля 1725 года, указом уже новой императрицы Екатерины I – в Казань.

Традиция обозначать недовольство Петра I епископом Сильвестром понижением его сана идет от статьи П.В. Знаменского . Действительно, в Нижнем Новгороде и Смоленске владыка Сильвестр был митрополитом, в Твери – митрополитом, но с черным клобуком, в Рязани – епископом (его преемник на Рязанской кафедре Феодосий (Яновский) был митрополитом), в Казань тоже был назначен епископом. Но это, скорее всего, является отражением не мнения о Сильвестре, а некоторой запутанности церковной политики Петра, его презрения к традициям. Известно, что Петр вообще хотел всех архиереев называть просто епископами, а при переводах и назначениях не учитывал сложившегося «рейтинга» епархий. Такой же бесцеремонностью можно объяснить и то, что восемь месяцев после смерти митрополита Тихона Петр так и не мог определиться с назначением нового архиерея в Казань и одна из крупнейших епархий надолго осталась без управления.

Перевод владыки Сильвестра в Казань, вероятно, был обусловлен тем, что после смерти Петра влияние Феофана Прокоповича несколько ослабло, а в Синоде важную роль играл доброжелатель владыки митрополит Ростовский Георгий (князь Дашков).

Владыка Сильвестр приехал в Казань более чем через полтора года после смерти митрополита Тихона (точная дата прибытия неизвестна), за это время дела в епархии оказались сильно запущены, о чем речь пойдет ниже.

Основной заслугой владыки Сильвестра в период управления Казанской епархии стало обустройство духовной школы. Вообще, он, явно принадлежавший к «русской» партии архиереев, негативно относившейся к церковной политике и реформам Петра, не распространял этого негативного отношения на школы и на попытки распространить киевско-латинскую «ученость» – сказывалось его собст-венное образование. В Твери он сам открыл славяно-латинскую школу.

Казанская же славяно-латинская школа к моменту прибытия Сильвестра находилась в убогом состоянии. Она размещалась в архиерейском доме, имела единственного учителя Василия Яковлевича Свенцицкого, и к моменту смерти владыки Тихона в ней оставалось всего пять учеников, а к приезду владыки Сильвестра, скорее всего, она вообще перестала функционировать.

Уже в начале 1726 года в школу были приняты 70 детей духовенства. Владыка не забыл и о миссионерской деятельности – еще 10 учащихся были набраны из «инородцев»: естественно, они принадлежали к крестьянскому сословию. Это само по себе было нарушением законодательства. Зачисление в школу автоматически вводило мальчиков в духовное сословие, хотя переход из «податного» состояния в «неподатное» был категорически запрещен. В 1728 году общее количество учащихся составляло 180 человек.

Содержание такого большого количества учеников требовало немалых расходов. В 1726 году владыка Сильвестр закрыл два монастыря Казанской епархии – Успенский в Сарапуле и Спасо-Преображенский в Осе, монашествующие были переведены в другие обители, а все доходы с земель и 549 душ монастырских крестьян стали поступать в пользу славяно-латинской школы. Для духовенства в пользу духовной школы была введена своеобразная подушная подать – по одному рублю в год за каждого мальчика из духовного сословия, не обучающегося в школе. Эти земли и крестьяне оставались «семинарскими» вплоть до секуляризации 1764 года. В 1728 году в Феодоровском монастыре в Казани для славяно-латинской школы было построено специальное здание.

Вплоть до 1728 года единственным учителем оставался Василий Свенцицкий. Наконец ему был дан помощник, иеромонах Дионисий, который взял на себя «словенского учения и букварей», то есть обучение элементарной грамоте. В 1731 году его заменил иеромонах Димитрий Стародубский, появился и третий учитель – Михаил Роговский.

Так же, как и в духовных школах Украины и Белоруссии, в Казанской школе составной частью образования стали драматические постановки на библейские сюжеты. Сам владыка Сильвестр позволял себе повеселиться на Святках вместе с семинаристами и лично присутствовал при «иноземческой» комедии, сочиненной учителем семинарии Свенцицким. Владыка Сильвестр поощрял учителя за драматические труды. В декабре 1726 года из домовых средств, «в прибавку к полугодовому трактаменту» за обучение детей, ему было дано пять рублей за сочинение комедии. В декабрьском расходе следующего 1727 года записано «от комедии иноземческой, при которой благоволил быть Преосвященный митрополит Сильвестр, в даче комедии той сочинителю 2 рубля 50 копеек, на покупку палаша с портупеями и ножницами 1 рубль 70 копеек»… В 1730 году из архиерейского дома «комедийных денег для покупки разных принадлежностей выдано 5 рублей» .

Судя по следственным делам, о которых речь пойдет ниже, он много ездил, во всяком случае, часто бывал в Свияжске, Раифском и Седмиозерном монастырях. Он обратил внимание на религиозность крещеных из народов Поволжья, которую нашел удручающей. В 1729 году, посетив село Абди (ныне Тюлячинского района), где жили татары-кряшены, он писал в Синод, что жители не умеют «… и молитву Иисусову творить, крестное знамение воображать и закон христианский в твердости исполнять и содержать от ненаучения и непризрения не умеют. В Господские праздники и в воскресные дни к церкви Божией с женами и детьми приходить они, новокрещены и сопраздновати и молиться и по христианской должности грехов своих исповедаться и Святых Тайн причащаться не сподобляются; а мертвые их новокрещенские тела на их старых новокрещенских кладбищах на полях и в лесах, по татарскому обычаю, сами собою, а не у церкви Божией, без священника погребают, а рождающиеся их новокрещенские младенцы за дальностию приходских церквей бывают без крещения, своим младенцам дают имена татарским званием» .

Под руководством владыки Сильвестра миссионерской деятельностью продолжал заниматься игумен Алексий Раифский, который в 1724-1730 гг. обратил в православие около 1800 человек. В самые последние месяцы пребывания владыки в Казани была указом от 23 августа 1731 года была учреждена Новокрещенская комиссия в Свияжском Успенском монастыре, на деятельность которой выделялись довольно большие средства.

3 апреля 1726 года он освятил построенный купцом Иваном Афа-насьевичем Михляевым величественный Петропавловский собор, соот-ветствующая надпись сохранилась на деревянном храмозданном кресте, хранившемся в Петропавловском соборе еще в начале XX века .

В последние годы правления митрополита Тихона и особенно за полтора года жизни Казанской епархии без архиерея в делах накопилось много непорядков, с которыми владыка Сильвестр стал строго разбираться.

Архимандрит Спасо-Преображенского монастыря Иона (Сальникеев) при Тихоне пользовался большим влиянием. В 1725-1726 гг. он заседал в Синоде и вернулся в Казань вскоре после прибытия нового архипастыря. Владыка Сильвестр знал его еще по Троице-Сергиевой лавре, когда Сильвестр был настоятелем, а Иона – иеромонахом.

Сильвестр обвинил архимандрита в расхищении монастырской казны и незаконной продаже в свою пользу церковных вещей из Кизического и Феодоровского монастырей. Монастыри эти прежде были приписаны к архиерейскому дому, но при митрополите Тихоне иеромонах Иона добился их приписки к своему Спасо-Преображенскому монастырю и в 1724 году перевез к себе всю их утварь. Владыка произвел проверку имущества во всех трех монастырях по описям, нашел недостачу жемчужных ожерелий, панагий, дробниц, драгоценных камней, риз на иконах, венцов и т. д. Иона оправдывался тем, что вещи из Кизического и Феодоровского монастырей перевез в свой монастырь по указу митрополита Тихона, продажу некоторых вещей производил по его же словесному приказанию. Ему не поверили, на него был сделан был начет в 290 рублей. Он отказался подписывать материалы следствия и платить и был снят с должности. На его место был назначен иеромонах Питирим, которого владыка Сильвестр привез с собой из Рязани.

После воцарения Петра II и устранения Меньшикова он осмелел и свое негативное отношение к установленным в церкви порядкам стал зачастую высказывать публично. Для этого были основания. Действительно, теперь страной правили представители родовитой знати – князья Долгорукие, столица была перенесена в Москву, туда же переехал и Синод. Владыка во время Литургии на Великом Входе перестал поминать Святейший Правительствующий Синод, а вместо этого поминал восточных патриархов. Многие настоятели монастырей и священники по примеру архипастыря тоже перестали поминать Синод, хотя письменных или устных распоряжений по этому вопросу он не делал. 15 марта 1727 года указом Синода ему был возвращен сан митрополита, правда, без права ношения белого клобука.

Бывший архимандрит Спасо-Преображенского монастыря Иона (Сальникеев) в конце 1727 года сказал за собой «слово и дело государево», то есть сообщил, что знает что-то о государственной измене. В соответствии с петровским законодательством его из-под стражи в Архиерейском доме перевели в губернскую канцелярию. Там он написал на владыку донос в том, что он, «гнушаясь царской милостью и ругаясь указом, архиепископом писать себя не велел, а писался митрополитом и драл челобитные на Высочайшее имя», в которых казанского архиерея называли епископом.

Согласно установленному порядку дело было из губернской канцелярии направлено в Преображенский приказ – тогдашнее секретное ведомство по делам о государственных преступлениях. Но Иона сделал донос в неудачное время. В царствование Петра II мастера «заплечных дел» не проявляли особого усердия, и донос его передан был для следствия в Синод. В Синоде же заседали давний друг владыки Сильвестра ростовский митрополит Георгий (князь Дашков) (он был келарем Троице-Сергиевой лавры в то время, когда отец Сильвестр был архимандритом), Коломенский митрополит Игнатий (Смола) и молодой воронежский епископ Лев (Юрлов) (находился в братии Троице-Сергиевой лавры во время архимандритства Сильвестра), противники петровских реформ. Дело тянулось два года, так как, пытаясь спасти себя, Иона подавал еще два доноса в Верховный тайный совет. Но они возвращались в Синод. В результате, в декабре 1728 года Иона был лишен сана и монашества, в апреле 1729 г. бит кнутом и возвращен в Казань для взыскания денег по прежнему делу. Но позже его доносы сыграли важную роль в судьбе казанского митрополита.

Впрочем, оценивая взгляды владыки Сильвестра, нет оснований утверждать, что он был закоренелым консерватором и противником всего нового. Об обратном свидетельствуют его дружба со святителем Димитрием Ростовским, искренняя забота о духовной школе, посещение театральных представлений. Недо-вольство владыки Сильвестра вызывала церковная политика Петра, а также неограниченный произвол и самодурство чиновников.

Смерть Петра II, воцарение Анны Иоанновны, роспуск Верховного тайного совета вновь изменили ситуацию. Петр II умер 18 марта 1730 года, Анна Иоанновна стала императрицей 25 января 1731 года. Сразу изменилась ситуация в Синоде, в нем вновь ведущую роль стал играть Феофан Прокопович. Вскоре друзья Сильвестра стали жертвами репрессий – в марте было заведено дело против епископа Льва (Юрлова), в июне митрополиты Георгий (Дашков) и Игнатий (Смола) были отстранены от синодских дел, а в конце 1730 года владыка Лев был расстрижен и отправлен в монастырскую тюрьму в Соловецкий монастырь, владыка Георгий лишен священного сана и отправлен в ссылку простым монахом, а владыка Игнатий (Смола) лишился сана епископа и оказался «под строгим надзором» в Свияжском Успенском монастыре. Сам владыка в эти месяцы находился в Москве и хорошо знал все обстоятельства дел.

Для митрополита Сильвестра неприятности начались в марте 1730 года конфликтом с казанским губернатором Артемием Петровичем Волынским. Известный «птенец гнезда Петрова» и жертва бироновщины, казненный в 1740 году Волынский вовсе не был романтическим героем и патриотом, каким он предстает в известном романе Лажечникова. На самом деле Волынский был не только властолюбцем и умелым интриганом, но и неутомимым стяжателем. К этому добавлялись такие малоприятные черты, как безудержное хамство по отношению к подчиненным и вообще ниже стоящим по положению, а также мстительность и злопамятность. Волынский стал казанским губернатором в 1725 году, незадолго до назначения владыки Сильвестра на Казанскую кафедру.

В первые годы митрополит и губернатор обходились без конфликтов. Во времена Екатерины I и Петра II Волынский не пользовался особым влиянием и вел себя сравнительно тихо. Но с воцарением Анны Иоанновны ситуация изменилась. Волынский приходился двоюродным племянником Анне Иоанновне (его дед с материнской стороны был родным братом царицы Прасковьи Федоровны, жены царя Ивана V), а родной его дядя, Семен Андреевич Салтыков, занял высокое место при дворе. В марте 1730 года Синод, возглавляемый уже Феофаном Прокоповичем, вновь обратился к делу бывшего архимандрита Ионы (Сальникеева), следствие было поручено Волынскому. Он сразу стал вести дело к оправданию Сальникеева и обвинению владыки Сильвестра. Пользуясь отсутствием митрополита в Казани, Волынский самовольно завладел архиерейским архивом, а секретаря архиерейского приказа Судовикова посадил под арест. Особенно заинтересовали Волынского показания о том, что владыка «драл» челобитные на имя царя, в которых его называли не митрополитом, а епископом. Феофан тоже обратил на это внимание, и Волынский получил указания заниматься только делом о монастырском имуществе, а все бумаги о «драных» челобитных передать в Синод. Это грозило владыке Сильвестру обвинениями уже не в самоуправстве, а в «государевом», то есть политическом преступлении.

5 июня 1730 года он, все еще находившийся в Москве, подал в Синод челобитную на губернатора, в которой обвинял его в самоуправстве и самодурстве. Челобитная состояла из 38 пунктов и представляла достаточно яркую картину нравов эпохи. Приведем текст челобитной с сокращениями (всего в ней 38 пунктов).

«1. Приговором бывшего губернатора, Василия Зотова с товарищи, против прошения нашего из Казанской губернской канцелярии Указом, крепостные наши старинные места в Каменном городе (в Кремле) близ Никольских ворот, мерою длины тридцать, а по поперешнику двадцать сажен, отданы были в дом наш по-прежнему, и оный Указ нынешний губернатор Волынский, по немилости своей к нам, уничтожил и вышеозначенные места владением у нас отрешил, и ничего строить на них не велел, и на вышереченные места ко всякому строению куплено было нами у посторонних дорогой ценой лесу сто восемьдесят девять дерев, также из плотов по два лета с четыреста лучших бревен, сильно губернатор побрал себе на двор и поупотребил в новопостроенные свои губернаторские хоромы безденежно, и тем сильным взятием дому нашему учинил обиду и в деле остановки, также и других наших домовых служителей, разных чинов людей, побрал лучших же бревен на выбор многое число, без платы же.

2. В том же Каменном городе имелся у нас старинный небольшой сад и огород, в котором прошлого 728 году, в прибавок купя на свои келейные деньги яблоновых и вишневых и прочих рождающих плоды деревьев, посадил вновь своим трудом. И промеж тех яблоней на грядах обыкновенно дому нашего монахи садили ниже означенные овощи, чем напреж сего все леты и пропитание имели. И во оном нашем саду в Великий пост он, губернатор, не сказав нам, имел сломать замки и вороты и травил собаками волков и зайцев, отчего старые деревья поломали, а вновь посаженные мной деревья приказал, выкопав, перенести и посадить на загородном своем дворе. И после святой Пасхи саженные овощи наши: лук, чеснок, редьку, салат, россаду, мяту по приказу его выкопали из земли и бросили за ограду, и приставил свой караул. А калитку со двора нашего, которой наши ходили в оный сад, велел бревнами завалить наглухо, и за оным до днесь входу от нас из владения тем местом нет.

3. А отнял и завладел он, Волынский, теми местами и огородом под именем купца Ивана Михляева, жены его, вдовы Авдотьи, Ивановой дочери, которыми как сам Иван Михляев при жизни своей, так и по кончине его оная вдова подлинно не владела, в чем повелением ее приказчик их, Иван Артемьев, в Мануфактур-конторе сказой предъявил, что оными местами и садом они не владели и впредь им ни под случающиеся потребы во владении быть не угодны, которая сказка и в Правительствующем Сенате по челобитью нашему и в выписку о тех местах написана.

4. Также при домовом нашем Кизическом монастыре, вокруг и подле самой ограды, присланные от него, губернатора, многолюдством издревле береженную многих лет рощу порубили немалое число. Из которых присланных озорничеством хотели оного монастыря игумена Корнилия бить, едва он, игумен, в монастырь ушел и бегством спасся, понеже он, игумен, в посечке той рощи им воспрещал. А поймать оных за малолюдством служителей монастырских было опасно и привесть за немилость в губернаторскую канцелярию невозможно.

6. А потом с начала прибытия господина Волынского в Казань люди его и при нем солдаты, слыша от него к нам всякие напрасные посягательства, пришед к певчему нашему, Алексею Высоцкому, в дом нахально ночным временем и бив его, едва жива кинули без всякой причины.

7. Да у загородного губернаторского двора, по приказу Волынского, Богоявленского дьякона Ивана Семенова, да с ним Владимирской церкви посвященных дву человек церковников, Степана Степанова и Андрея Гаврилова, поймав, солдаты прутьями гоняли и стегали нагих, которые и биты нещадно и оставлены при смерти.

(Волынский в ответе на челобитную Сильвестра объяснял, что дьякон и два церковника купались в Кабане около загородного губернаторского дома, при этом были пьяны и громко бранились. О том, что они церковные люди, Волынский якобы не знал, когда отдавал приказ их высечь: « А дьяконы ль были, или дьячки, узнать того было нельзя, для того что они наги были».)

8. Также домового нашего иконописца, Никифора Смирнова, по приказу Волынского, взяв присланные в полицию и сняв с него, иконника, рубаху, били наголо кошками смертным боем.

(Волынский заявил, что Никифора наказали за то, что он «в караул к рогаткам», то есть на ночную стражу, послал вместо себя жену.)

9. Да Казанской нашей духовной школы аудитора Федора Афанасьева захватя на дороге, его же губернаторские денщики били жестокими побои и таскали безвинно, и привели еще к Волынскому на загородный двор, и оного аудитора приказав вторично бить батожьем пред собой смертно. А оная школа строена и жалованье получает из дома Архиерейского, а не от губернии.

10. Оный же господин Волынский в Казани, выхватя из ножен своих шпагу, и гнался с нагольной чрез горницу Духовного нашего приказа за секретарем Осипом Судовиковым, и хотел заколоть его той шпагой напрасно, который секретарь едва от него, Волынского, ушел и бегством тем Судовиков от смерти спасся.

(Очевидно, Осип Судовиков пострадал за то, что не хотел помогать Волынскому в расследовании дела Сильвестра.)

11. И в 729 году, будучи на Иордане, оный Волынский усмотрел в облачении Раифской пустыни на иеродьяконе Илие персидской золотой парчи стихарь, и велел прислать к себе, и бояся его, домовые наши оное церковное облачение отнесли к губернатору в дом, и оный стихарь Волынский приказал распороть у себя материю, взять к себе вовсе, а оплечье возвратить в Раифскую пустыню по-прежнему.

18. Он же губернатор, в бытность свою в Казани, повсягодно во время косьбы сена, на собственные свои конюшни брал у нас через посланных своих домовых наших одних крестьян, кроме монастырских, человек по тридцати и больше, и работали на него месяца по три без отпуску. И во время деловые нужные поры на их крестьянском хлебе, понеже он у себя лошадей держит чрезвычайно многое число.

19. Да от него ж, Волынского, посланные повсягодно в осеннюю пору и грязи брали ж крестьян одних наших, кроме монастырских, с лошадьми подвод по шестьдесят и больше для перевозки вышепоказанного сена и бывали на той его губернаторской работе по месяцу и больше без отпуску на их крестьянском хлебе, а с дворцовых и ясачных вотчин людей одних и крестьян с лошадьми ни на какую работу не брали, а все обрабатывают наши домовые и монастырские крестьяне.

20. По приказу его ж Волынского, посланные солдаты домовых наших дву человек оловянишников, да третьего живописца, Якова Савина, из домов их взяли насильно к губернатору на двор, без ведома нашего, и сделали ему из-под неволи оловянной посуды большой руки дюжину блюд, и к тем блюдам четыре ковчега оловянные же, да пять дюжин тарелок большой же руки и на них ковчеги, и прочие работы многие делали. А живописец светлицы подмазывал и всякую живописную работу отправлял многое время, а за работу им платы нимало не дано.

21. Он же, Волынский, собою, без ведома нашего, велел солдатам побрать дву человек наших окончичников к себе в дом для делания в новые хоромы стекольчатых и слюдяных окончин немалого числа, и задержаны они были до совершенные же отделки, и работали на него днем и ночью без выпуску неотлучно, а на платы им ничего не дают.

22. А пищу оные все крестьяне и мастеровые получают от дому архиерейского, а иное покупают на свои по(с. 88)следние деньги. А из дому губернаторского не токмо хлеба или щей, но и квасу отнюдь не дают. И от того насильного взятья мастеровых людей в доме нашем в починке всякого звания учинилась остановка, и для того строенья по многой нашей просьбе мастеровых наших людей к нам не отпускивал, и горши за то их теснил, посланных от нас бранил и грозил бить.

23. Да из нового нашего Болгарского монастыря оный губернатор велел вновь записать в подушный оклад действительных церковников, поповых детей, трех человек, и послал неведомо куды, не уведомя нас про них. А иные дьячки были посланы от нас в оный монастырь для обучения церковного круга.

25. Да в мимошедшую осень в Каменном городе его ж губернаторским приказом бывшего соборного протопопа, да у протодьякона Ивана, дворы их, в соседстве Крутицкого архиерея подворья, со всяким строением сломаны и места очищены, а тем оные церковные служители разорены напрасно.

28. Оного же монастыря в городе Каменном другой последний конюший жалованный двор занял всяким лесом и хоромными бревны и прочим, тому третий год. Теснит и принуждает тот двор вовсе сломать, и место очистить под строение ему губернаторских конюшен, о чем словесно и просьба ему властелинская была многая и письменно от нас к нему, губернатору келейно, по требованию его, ответствовано ж, так же и ныне принуждает келаря, Варфоломея Володимерцова, оный Волынский конюшенный двор и в рядах лавки чрез посланных из полиции ломать и очищать места безвременно и хощет, якобы за неломание оных, бить публично.

31. Он же, губернатор, летом и зимой с псовой охотой многолюдством ездит по полям и сенным покосам, и посеянный яровой и озимый хлеб наш и монастырский лошадьми и собаками и людьми своими толочут необычно. И мимо помещиковых и других вотчин ночуют у нас в деревнях, и с боем и неволей со крестьян наших и монастырских берут коням сена и овса и про людей всякой живности и хлеба, сколько похотят. И тем несносную нам и крестьянам обиду чинят напрасно.

32. Да по губернаторскому же приказу к домовым нашим певчим и церковным причетникам поставлено офицеров и солдат, где одна печь, там по два человека, а у кого по две печи, тамо по четыре человека. А у иных учинены съезжие дворы и последние покоицы от постою у всех заняты. А у простолюдинов, градских жителей, у многова числа дворов постоем обойдено, а церковники за посягательством Волынского, принуждены и дворишки продавать, да за страхом губернаторским и купить их не смеют.

33. Они ж, певчие, также и действительные церковники с прочими градскими жителями написаны к рогаткам на караулы необходимо. И в двунадесятые праздники и в царские ангелы. Оставя церковное служение, караулят со всякой печи по ночи сами на каждой неделе, где бы сколько ни было, понеже оные церковники люди скудные и нанять им вместо себя не на что. Также и рогатки принуждены делать не против московского гораздо чаще, и оковывали их железом, которые делали рогатку с десяти дворов, а становилась рубли по два и больше.

34. Священники, дьяконы, певчие ж и церковные причетники и градские жители, богатые и нищие, все без исключения, принуждены по улицам с излишним отягчением чрез четыре сажени поставить столб и ель, и в день Василия Великого и Богоявления Господня и в прочие церемонии, не по указу, но по прихотям его, губернаторским, во всякое празднество по три дни сряду на каждый столб навешивали по три фонаря, в которых свечи горят зимой по осьми часов ночи непременно, а не против Московского действия чрез десять сажен столб учинен, и на нем только по одному фонарю. Которые люди от посланных чрез нестерпимые побои, занимая в долги по тому размеру и ставили фонари и столбы, и от того священнослужителям и неимущим великое разорение нанес. А за страхом Волынского и смертными побои, бить челом на него никто не смеет.

38. Понеже он, Волынский, и без всякого моего и других к нему озлоблений, до сего времени чинит мне и прочим великое разорение. А как он уведает про сие мое нестерпимое доношение, то не токмо домовых наших и монастырских властей, но и меня в старости убьет и обругает нагло. Понеже между нами учинилась приказная быть ссора, и под ведомством у него, Волынского, яко соперника своего, быть и служителям нашим и монастырским крестьянам далее невозможно, ибо мы от от него, Волынского, в бытность его в Казани губернатором, претерпеваем всякие бедствия, тому ныне третий год неповинно.

Того ради, с покорностью Вашего Святейшества прошу, дабы повелено было жезлом паствы Вашего Святейшества церкви Божии и нас, сиротствующих, от него, Волынского, с другими оборонить и защитить, и, яко сильному, нас, немощных, в руки не предать, и о воровствах расстриги Иоасафа Салникеева дела из губернской канцелярии у него взять и послать к решению в Казань же, к кому надлежит, мимо его, губернатора. И у Спасо-Казанского монастыря конюшенного двора и лавочных мест и у всякого звания и у прочих обителей. И у церковных причетников без указу отсель не отнимать, также и впредь, за вышепоказанными губернаторскими к нам нестерпимыми озлоблении и смертными побои подчиненным нашим и ругательствы, домовых и монастырских крестьян судом и расправой и никакими делами Волынскому, по силе именным … ЕИВ указов, а паче же за приказные недружбы не ведать и обид и налог ни под каким видом не чинить. А ведать оных судом и расправой и всяким правлением и сборами, по силе оных указов, в доме нашего смирения. И о присылке оного Судовикова, и якобы мною драного дела Сумарокова дела из Казани в Москву к следствию и подлинному решению к нему, губернатору, послать третий указ с подтверждением, а в Правительствующий Сенат против прежнего и сего моего доношений, взнесть со мнением и требованием на все решенное резолюции ведение, чтобы мне в Москве незаконных убытков и дому нашему служителям от Волынского горшаго бедствия не умножилось и врознь не разобрелись» .

Волынский не только представил в Синод подробный ответ на челобитную митрополита Сильвестра, в которой отрицал все обвинения, но и написал дяде Семену Андреевичу Салтыкову. Однако челобитная произвела серьезное впечатление, дядя не поверил племяннику. На стороне Сильвестра выступил и казанский вице-губернатор Мефодий Никитич Кудрявцев, который, в отличие от Волынского, служил в Казани уже очень давно, с 1699 года, был крупным помещиком и представлял не столько бюрократию, сколько верхи казанского дворянства.

Тогда Волынский постарался победить владыку Сильвестра его же оружием – выявлением его собственных злоупотреблений. Он обвинил митрополита в утайке денег за венечные памяти (грамоты о венчании), которые должны были идти в казну, а оставались в архиерейском доме. Это дело стало рассматриваться в Синоде. Между тем владыка и Волынский поменялись местами: Волынский в ноябре 1730 года выехал в Москву, а владыка вернулся в Казань.

Трудно сказать, чем бы закончилась эта тяжба, но против него было вскоре заведено новое, более серьезное дело. Как уже говорилось выше, бывший коломенский митрополит Игнатий (Смола), лишенный архиерейского сана, был сослан в Свияжский Успенский монастырь. В конце августа 1731 года архимандрит Свияжского монастыря Гавриил (Русский) подал донос о том, что митрополит Сильвестр здоровался и разговаривал с Игнатием как с архиереем, подарил ему шубу и давал деньги, во время поездок в Свияжск обедал с митрополитом Игнатием и приглашал его в Раифский монастырь. Во времена Анны Иоанновны помощь опальным считалась тяжким государственным преступлением. Ведь и митрополит Георгий (Дашков), и митрополит Игнатий (Смола) пострадали за попытку помочь владыке Льву (Юрлову). О доносе Феофан Прокопович доложил императрице и уже 6 сентября с ее одобрения начал дело против владыки Сильвестра. А епископ Гавриил к тому же доносил, что в архиерейских покоях в Свияжске владыка Игнатий говорил митрополиту Сильвестру: «Вот-де, лишили меня сана напрасно, а ей ли бабе архиерея судить», – то есть речь шла об оскорблении императрицы.

У владыки Сильвестра был произведен обыск, и в трех найденных бумагах нашли явную крамолу. В тетради, содержавшей цитаты из Отцов Церкви и доставшейся ему от новгородского архимандрита Иова, владыкой были сделаны собственные приписки. В них нашли осуждение петровских реформ в Церкви. Более серьезной уликой были рукописные пометки Сильвестра на печатном тексте петровского указа о монастырях. Наконец, в тексте еще не отправленного письма Сильвестр писал: «Сынове Восточные церк-ви, все православные христиане от всей души жалея, объявляют главную обиду Святой соборной нашей церкви. Во первых, духовных дел судия присмотру за ней не имеет и к пользе не радеет, и о других соборных церк-вах небрежен. И по всему видно суть, что он не православен». Речь явно шла о Феофане Прокоповиче. Владыка Сильвестр так и не сказал, кому он писал это письмо.

В результате митрополита Игнатия отправили на допрос в Москву, а владыку Сильвестра – в Нижний Новгород, в Благовещенский монастырь. Мтрополит Игнатий вскоре был лишен и иерейского сана и сослан в Никольский Корельский монастырь, а владыку поместили в Санкт-Петербургской Александро-Невской лавре без права архиерейского служения и ношения панагии.

Вслед за падением митрополита Сильвестра репрессии обрушились на духовенство Казанской епархии. Для правления Анны Иоанновны было характерно крайне подозрительное отношение к духовенству. И дело не только в Феофане Прокоповиче, но и в самой императрице и ее светском окружении. По оценке А.В. Карташева, «наступила полоса заключения в тюрьмы духовенства и епископов. Это был жестокий методический террор. … Создавалась картина какого-то страдания от нашествия иноплеменников» . В полной мере это проявилось в деле «О невоспоминании в Казанской епархии при бывшем митрополите Сильвестре в служении литургии по «Достойне» титула Святейшего Синода».

Еще в ходе расследования дела о митрополите Игнатии (Смоле) иеромонах Раифского монастыря Иосиф дал показания о том, что владыка Сильвестр прекратил поминать Синод, а также заявил, что и в Раифском монастыре по его примеру Синод не поминали. Об этих его показаниях вспомнили уже в 1732 году, когда владыка Сильвестр уже давно был смещен. Для расследования по указу Синода от 7 января 1732 года в Казань был направлен игумен Московского Сретенского монастыря Евсевий (Леонов) .

При содействии гражданских властей (то есть того же губернатора Волынского) он допросил более 300 священнослужителей. Одни из них показали, что сами «воспоминали Синод», а поминал ли владыка Сильвестр, не знают, другие – что владыка Сильвестр не поминал, а они по-прежнему поминали. Но некоторые давали явно ложные показания, защищая своего бывшего митрополита и себя. В результате архимандрит Спасо-Преображенского монастыря Питирим, архимандрит Зилантова монастыря Евфимий, игумен Седмиозерной пустыни Савватий, игумен Казанского Иоанно-Предтеченского монастыря Иоанн, строитель Кизического монастыря Иоиль, иеромонах Казанского архиерейского дома Иоанн, протоиерей Казанского Богородицкого монастыря Алексей Никифоров, священник Успенского собора Анисим Емельянов были лишены сана, «отданы в светскую команду» и сосланы в Сибирь. Архимандрит Раифского монастыря Иаков был лишен священства и сослан в дальний монастырь Устюжской епархии, строитель Тихвинской пустыни (монастырь в Цивильске) Никифор и келарь Раифского монастыря Макарий были сосланы в дальние монастыри без лишения сана. Знаменитый впоследствии миссионер Алексий Раифский был «оставлен в подозрении».

Обращает на себя внимание, что доносчик по делу митрополита Игнатия (Смолы), бывший настоятель Свияжского Успенского монастыря, а во время следствия епископ Суздальский Гавриил (Русский), не был допрошен и не пострадал, хотя, разумеется, он тоже не поминал Синод вместе с митрополитом.

Таким образом, были репрессированы все без исключения настоятели монастырей Казани и окрестных городов .

Но наиболее ярко характеризует мрачные времена Анны Иоанновны приговор по отношению к рядовому черному и белому духовенству.

«Городов Казани и Свияжска соборных и приходских церквей протопопов соборных и приходских церквей протопопов и священников и протодьякона и дьяконов … вместо достойного им наказания от всех церквей отрешить вовсе и на их… места определить достойных уездных священников и дьяконов. А вышеупомянутых… отослать для священнослужения к тем уездным церквам.

Казанского и Свияжского уездов священников и дьяконов… вместо наказания от тех церквей, при которых они служили, отрешив, по учинении в архиерейском доме плетьми наказания, перевести к другим той же епархии уездным церквам.

Дому архиерейского иеромонахам, иподьякону и монастырским иеромонахам… всем при собрании прочего братства в тех местах, где кто жительство имеет, учинить шелепами жестокое наказание, и священнослужение отправлять по-прежнему невозбранно, токмо содержать их в тех же монастырях отнюдь неисходно» .

Таким образом, все духовенство Казанского и Свияжского уездов, служившее во времена митрополита Сильвестра, поголовно подлежало жестоким телесным наказаниям, все городское духовенство подлежало ссылке в уезды лишь за то, что они выполняли распоряжения своего епархиального архиерея. Как известно, кадровую «чехарду» удалось отменить сменившему владыку Сильвестра архиепископу Илариону (Рогалевскому), и священники остались на своих местах, об отмене телесных наказаний речи не было. В течение нескольких следующих лет «по графику» в архиерейский дом в Казанском Кремле являлись священники для того, чтобы получить назначенное битье плетьми или «шелепами» (палками). Неизвестно, осуществлялись ли эти порки публично или «келейно».

Самого же владыку Сильвестра, в связи с делом о непоминании Синода, в марте перевели в Крыпецкий монастырь Псковской епархии, то есть в его родные места. О возвращении на Казанскую кафедру уже речь не шла – 26 марта был назначен новый казанский архиепископ Иларион. Владыка по-прежнему находился в неопределенном положении, его не лишали архиерейского сана, но запрещали служить и носить панагию.

В 1733 году на утреннем богослужении он заявил «Слово и дело», что по петровским законам означало, что у него есть важные сведения о государственных преступлениях. По каждому такому заявлению гражданские власти обязаны были сообщать в Тайную канцелярию, а самого заявителя брать под стражу, для его собственной безопасности. При этом ложное произнесение «слова и дела» считалось тяжким преступлением. Владыка Сильвестр на допросе заявил, что ни в чем не виновен и потребовал, чтобы его судил Сенат. Его заявление рассматривалось на заседании Кабинета Министров, который постановил лишить его сана (но не монашества) и заключить в крепость в Выборге.

Показательно, что почти также сложилась и судьба владыки Георгия (Дашкова). Находясь в Спасо-Кубенском монастыре, он сказал «слово и дело». Очевидно, и тот, и другой действительно не видели за собой никакой вины. Если владыка Сильвестр для своего оправдания требовал суда Сената, то владыка Георгий – личной встречи с императрицей Анной Иоанновной. В результате владыку Георгия сослали в самый отдаленный край России – в Нерчинск.

Через два года, 31 мая 1735 года, владыка Сильвестр скончался в Выборгской крепости, то есть в тюрьме. Он был похоронен под алтарем собора Рождества Христова города Выборга, позже этот храм был заброшен, а в XIX веке восстановлен как церковь Восьмого Финляндского стрелкового полка. В начале XX века в подвале храма сохранялась плита с надписью: «Н. М. П. Т. монаха Сил..... 173...».

Русский биографический словарь. СПб., – Т. Сабатеев-Смыслов. – СПб.,1904 – С. 443-444.

Чтения в Обществе истории и древностей российских. – М., 1861. – Кн. 3. – С.

В Собрании сочинений святителя Димитрия Ростовского опубликовано письмо святителя архимандриту Троице-Сергиевой лавры Сильвестру, в котором он благодарит за радушный прием во время посещения Лавры, сообщает о посылке отцу Сильвестру Миней (июнь, июль и август) // Собрание сочинений святителя Димитрия Ростовского. – М., 1838. – Т. 1. – С. 503.

Макарий (Миролюбов). История Нижегородской иерархии. – СПб., 1957. – С. 53.

Знаменский П.В. Сильвестр, митрополит Казанский // Православное Обозрение. – СПб., 1878. – № 4, 5, 6.

Слово «иноземческая», очевидно, означает, что пьеса была на латинском языке.

Харлампович К.В. К истории Казанской духовной семинарии в XVIII веке. – С. 141.

Православный собеседник. – Казань, 1858. – Ч. 3. – С. 234.

Малов Е.А. Исторические описания церквей г. Казани. Казань, 1884. – Вып. 1. – С. 20.

10. Когда Волынский уже был секретарем Кабинета Министров при Анне Иоанновне, он лично избил кулаками академика и известного поэта Василия Кирилловича Тредиаковского, этот эпизод часто описывался в литературе.

11. Имеется в виду Успенский монастырь, основанный в 1723 году прямо на развалинах Булгара по распоряжению Петра I, осматривавшего Булгар. Вокруг монастыря вскоре выросло село Успенское-Болгары, ныне часть города Болгара.

12. Чтения в Обществе истории и древностей Российских. – М., 1868. – Кн. 3. – С. 71-94.

13. Карташев А.В. Очерки по истории Русской церкви. – М., 1992. – С. 398.

14. Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. Том. 12 (1732 год) СПб., 1902. Стб. 237-250; Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания. – СПб., 1855. – Т. 7. – С. 609.

Это был богатый королевский «скарбник и ключник» в самой Вильне, по-нашему чиновник государственного казначейства, лично богатый человек, но не только богословски, но и в общем смысле едва грамотный. Он выпросил себе у короля Виленский Троицкий монастырь в управление с титулом «настоятеля», но с прибавкой: «пан Стефан Андреевич Белькевич». И вслед затем, еще при жизни митр. Макария, исхлопотал себе в 1551 г. новый акт на получение места Киевского митрополита и все время не принимал ни монашества, ни священного сана. Когда в 1556 г. митр. Макарий скончался, бывший скарбник официально объявлен «нареченным митрополитом, Стефаном Андреевичем». Лишь через полгода после этого он принял монашество и сразу, не проходя низших ступеней, быстро доведен был до посвящения в митрополиты. Такой человек в момент протестантского пожара всей Польши и Литвы воплощал собой неспособность и бессилие - понять все происходящее. Но, судя по тому, что он лично дружил с отступником от латинства, Киевским бискупом Николаем Пацем, можно думать, что он был не особенным ревнителем веры. Хотя у русских православных могло быть и злорадное сочувствие протестантизму, как врагу, смиряющему гордыню латинства.

Не будучи совсем богословом, Сильвестр был одержим интересами хозяйственными. Он брал подарки за поставления клириков. На него жаловались королю даже монахи Киево-Печерского монастыря за то, что митрополит присвоил себе лично монастырские земли.

Характерны для времени этого недуховного митрополита эпизоды грубой борьбы за власть и материальные интересы современных русских православных епископов, столь далеких от понимания и забот о православии, о грозящих последнему и реформационных и латинских опасностей. Эпизоды эти походят как бы на измышленную кем-то сатиру и карикатуру. Но это реальные плоды развращающего права «подавания духовных хлебов - juris dоnandi». Вот примеры.

Другой инцидент. Луцкую епископию, по смерти епископа Никифора в 1564 г., король отдал опять светскому человеку, Марку Жаровницкому. Урядник («врадник») пан Немецкий приехал в 1566 г. в Красносельский монастырь. B монастыре шла обычная жизнь. Игумен Богдан отслужил вечерню, вышел навстречу посланцу светского «владыки», и тот заорал на игумена: «зачем ты, пес, служишь вечерню, когда «владыка» не благословлял тебя служить?» Затем без разговоров пан Немецкий начал заушать игумена, который едва вырвался из его рук и без оглядки убежал. Но оказалось, что псевдо-владыка Марк Жаровницкий сам откупился от Луцкой кафедры, и королевская власть в 1567 г. отдала Луцкую кафедру в свое время обиженному, пану Ивану Борзобогатому-Красненскому. A он три года правил Луцкой епископией, оставаясь светским человеком, и только после этого «вынужден» был принять сан, чтобы не лишиться этого «хлеба духовного».

Митр. Сильвестр Белькевич скончался в 1567 г. На его место еще с 1565 г. испросил у короля себе документ «храбрый» Владимирский епископ Феодосий Лозовский. Но… не был избран, и в митрополиты прошел и поставлен в 1568 г. епископ Пинский и Туровский Иона III Протасевич.

1753-1761 гг. Епископ Переславский и Дмитровский.
- Сильвестр Страгородский - 1761 – 1768 гг. Епископ Переславский.

Епископа Амвросия (Зертис-Каменского) на Переславской кафедре сменил в 1761 году Сильвестр Строгородский, управлявший Переславской епархией 6 ½ лет. И на этот раз Переславская епархия, как ближайшая к Москве, в лице Сильвестра приобрела одного из даровитых и выдающихся иерархов второй половины XVIII столетие. Правда, болезненное состояние организма не позволяло ему быть до такой степени энергичным и практически деятельным, каким был его предшественник Амвросий. Епископ Сильвестр принадлежал скорее к типу архиереев кабинетно замкнутых и несколько сторонившихся от жизни; мелочи и дрязги епархиального управление заметно тяготили его. Но, как человек умный и просвещенный, он и при таких индивидуальных особенностях внес в епархиальное, управление много элементов, смягчавших современную грубость, жестокость взглядов и нравов, и приложил много стараний к возвышению уровня учебно-воспитательной жизни Переславской духовной школы, к ослаблению взяточничества и произвола правителей епархиальных учреждений.

Епископ Сильвестр, в мире Симеон Игнатьевич Строгородский, был сын Царскосельского придворного священника, родился в 1725 году и своею крестною матерью имел великую княжну, впоследствии Императрицу, Елизавету Петровну. В 1735 году Симеон Строгородский поступил в Невскую семинарию, осиротел, заболел глазами и в 1743 г. должен был выйти из школы. Получив облегчение от болезни, он снова вернулся в Невскую семинарию, окончил курс и в 1745 году был оставлен в ней учителем.
В 1748 году Строгородский постригся в монашество с именем Сергия. Затем последовало обычное возвышение по учебным степеням. Именно, монах Сергий, переименованный впоследствии Сильвестром из признательности к архиеп. С.-Петербургскому Сильвестру Кулябке, сначала сделан был префектом семинарии. В 1756 году префект Сильвестр, хотя и просил, ссылаясь на свою болезненность, «приобретенную от неосторожной в учебном деле безумеренности» уволить его от учительства и от префектства, так как «в правлении семинарии много припадает необходимых случаев, которые причину дают к печальной задумчивости и к острожелчию», но вместо увольнение назначен был ректором Невской семинарии. При этом ему дан был совет иметь «в учении умеренность» и «в трудех роздых». Во главе семинарии Сильвестр стоял недолго. В июне 1757 года по расстроенному здоровью он взял отпуск на год. Через год вернулся, но в должность ректора уже не вступал, а снова взял отпуск на два года.
По просьбе епископа Переславского Амвросия, хорошо знавшего Сильвестра, как ученика и учителя Александро-Невской школы, Св. Синод в 1760 году, имея в виду болезненное состояние Сильвестра, благословил произвести его в архимандрита Переславской епархии в пристойный монастырь. 5 марта 1760 года Сильвестр был произведен в архимандрита и настоятеля Никитского монастыря и определен ректором Переславской семинарии.

19 октября 1761 года в Св. Синоде объявлен был Высочайший указ о назначении архимандрита Сильвестра епископом Переславским и Дмитровским. 23 декабря состоялась хиротония, а 26 февраля дан пашпорт для следование в город Переславль. Некоторая задержка в выезде из Петрограда вызывалась, по словам Сильвестра, «препятствием известных приключений», но письменные сношение со своей епархией у новоназначенного епископа установились еще с начала января. Указом от 7 января консистории предписывалось представить владыке самые подробные сведение о течении епархиальных дел и количестве епархиальных сборов.
8 сентября того же 1762 года епископ Сильвестр с богатой ризницей выезжал для встречи Императрицы в Москву, а в конце года выбыл на продолжительное время в Москву для присутствования в Комиссии об учреждении штатов.
Указом Св. Синода от 1763 года епископ Сильвестр назначается присутствующим в Московской Синодальной Конторе вместе с Московским митрополитом Тимофеем и Амвросиям Крутицким, с правом «переменяться через год или два». Названные архиереи согласились иметь присутствие погодно, и с 7 ноября 1765 года Сильвестр должен был оставить Переславль для присутствование в Синодальной Конторе в течение целого года. В 1768 году в феврале месяце последовала такая же отлучка.
Эти продолжительные отлучки не давали, конечно, возможности епископу Сильвестру всецело сосредоточиться на епархиальных делах. Но и помимо отлучек, слабость здоровья, особый склад характера служили для Сильвестра большим препятствием к непосредственному и непрестанному веданию епаршескими делами. Еще в апреле 1764 г. им подано было прошение в Св. Синод об увольнении его на покой в один из монастырей. Прошение говорит о том, что новый епископ сильно тяготился епархиальным управлением.
«По указу блаженные и вечные славы достойные памяти Великие Государыни Императрицы Елизаветы Петровны, писал еп. Сильвестр, мимошедшего 1761 года произведен я в епископа в Переславскую епархию, и хотя от давних лет здоровьем всегда был я слабосилен, почему и правлению епархии чувствовал себя недовольным, однако ж принять на себя оное бремя за Высокомонаршую власть и благоволение Вашего Святейшества, тем паче что не предусмотрел имевших из того последовать тягостей, не отрекся: ныне же от множества епаршеских дел и разных по оным затруднений в конечное пришел изнеможение, почему и должность свою исправлять не в состоянии, да и способу к восстановлению сил, по довольном всего искусе, не обретаю. Того ради Вашего Святейшества всепокорнейше прошу от означенной епархии меня за неспособность мою уволить и определить на жительство и пропитание в какой Вашему Святейшеству заблогорассудится монастырь».
В заседании Святейшего Синода от 17 мая прошение еп. Сильвестра об увольнении его за болезнью от епархии было заслушано, но решение не состоялось. Постановлено было означенное прошение доложить потом в полном собрании членов Св. Синода. Неизвестно по каким причинам, но вторичный доклад прошение еп. Сильвестра не состоялся.
В январе месяце 1768 г. архиепископ Амвросий Крутицкий переведен был на Московскую кафедру. 13 марта того же года Крутицкая кафедра была предоставлена еп. Сильвестру, члену Московской Синодальной Конторы.
Но болезненный и аскетически настроенный епископ Сильвестр по прежнему искал уединение и старался освободиться от дел епархиального управление.
Высочайшим указом от 24 февраля 1771 года велено было еп. Сильвестра, по его прошению, за слабостью здоровья, уволить от епархии вечно, с произвождением ему по смерть из Коллегии экономии по 500 руб. на год, для жительства же его определить ему какой-нибудь штатный монастырь, которому и быть в его смотрении и управлении. Таким монастырем избран был Воскресенский Новоиерусалимский. Высочайшим указом от 15 сентября 1775 года велено было сверх пенсии епископу Сильвестру выдавать содержание и жалование по месту им управляемого Воскресенского монастыря.
3 октября 1785 года епископ Сильвестр, за старостью и слабостью здоровья, от управление Воскресенским монастырем уволен. Для спокойного его пребывание позволено было ему избрать место, какое он пожелает, с произвождением ему по смерть, как той пенсии, которая была пожалована, так и получаемого им по месту настоятеля Воскресенского монастыря жалование.
Но духовно-административная деятельность епископа Сильвестра на этом не закончилась. 22 февраля 1788 года епископу Сильвестру, по его желанию, велено было занять место настоятеля Московского Андроникова монастыря, при чем означенный монастырь с того времени имел состоять в непосредственном ведомстве Св. Синода и его Конторы. Пенсия Сильвестру в это время производилась в размере 1000 рублей.
Утром 19 октября 1802 года епископ Сильвестр скончался. В завещании, оставленном им, главным своим имуществом он называет книги, которые и передает митрополиту Московскому, в том рассуждении, что они могут пригодиться в разных училищах, состоящих в ведении предстоятеля Московской кафедры. Митрополит Платон разделил библиотеку еп. Сильвестра между монастырем и духовными училищами: монастырь получил 83 экземпляра, а в училища отправлено 426 экземпляров.
Похоронен был епископ Сильвестр при входе в Знаменскую церковь. Он еще при жизни написал себе эпитафию, которая и помещена на стене над его могилою:
«На месте сем Сильвестр епископ погребен;
Безвестной участи скончав последний день,
Он стать на суд и дать отчет в делах обязан,
По списку совести в них должен быть истязан,
Где истец враг души, а иск тщета ея,
Суд не приемный лиц, Всеведущий Судья,
Где все дела, слова и помыслы сердечны,
Приемлют мзду свою иль казнь, а казнь огнь вечный.
О помощи души он просит всех своей
В столь страшном подвиге спастись от бедства ей, Он просит всех простить, кому в чем был виною,
И, вспомни общий рок, вздохнуть об нем с мольбою.
А ты, кой чтешь сие, прохожий мой любезный,
Смотря на тлен и прах, что гробный кроет спуд,
Прими умершего совет тебе полезный:
Чтоб, помня смерть, всегда готову быть на суд».

Из богословских литературных трудов епископа Сильвестра известны следующие. «Историческое и хронологическое описание Ставропигиального Воскресенского монастыря, Новый Иерусалим именуемого». Новые Ежемесячные Сочинение, ч. IV, 23, - «Правила монашенского житие». Спб. 1805 и 1823.
В 1767 году Св. Синод, приступая к составлению наказа назначенному от Синода депутату в учрежденную Императрицею Комиссию по составлению Уложение, предварительно запросил от каждого из своих членов, как бывших на лицо в Синоде, так и отсутствовавших, отдельных соображений о том, какие, по их мнению, желательны были бы для блага церкви предположение и новые законоположение в области церковного и гражданского законодательства в России. Присутствовавшие члены Синода изложили свои соображение устно, отсутствовавшие - письменно. Епископ Сильвестр, находившийся в то время в епархии, письменно изложил свои законодательные предположение в 40 пунктах. Пункты эти имеют важное значение для характеристики личности и взглядов епископа Сильвестра. Кроме того сохранилось и напечатано в Христианском Чтении (1873 г., I, стр. 340 - 41) одно из писем епископа Сильвестра к митрополиту Петроградскому Гавриилу, свидетельствующее о том, какие горькие мысли и чувства вызвало у более интеллигентных представителей современной иерархии постановление одной из секций Екатерининской комиссии для составление Уложение о причислении духовенства «к мещанству или среднему роду людей».

Митрополит Сильвестр (Холмский)

С.В. ПЕТРОВ

(КазДС)

Тема нашего доклада связана с историей христианства в Казанском крае. Следуя заветам апостола Павла поминать наставников своих (евр. Глава 13,7) мы хотели бы раскрыть историю жизни и деятельности митрополита Сильвестра (Холмского). Являясь истинным пастырем Церкви Христовой, он ревностно занимался просветительской деятельностью.

Митрополит Сильвестр родом из дворян северного края России, по фамилии Холмских. Обучался в Украинской духовной школе, был казначеем архиерейского дома при Новгородском митрополите Иове. Своими достоинствами обратил на себя внимание митрополита Иова. В декабре 1700 года возведен в сан архимандрита Деревяницкого монастыря Новгородской епархии, в котором правил в течение трех лет. C 1701 года переведен в Юрьев Новгородский монастырь. Здесь он был вовлечен в борьбу между великорусской и малорусской партиями, причисляя себя к великорусской партии, что в последствии отразилось на его карьере. В 1724 году интригами бывшего архиепископа Новгородского Феодосия Сильвестр будет лишен сана митрополита.

С 23 октября 1704 года является настоятелем Троице-Сергеевой лавры. В этот период он знакомиться со святителем Дмитрием Ростовским известна их переписка. Следует также отметить что митрополит Сильвестр, как и другие духовные лица из великорусов, был не доволен реформами Петра, которые уже тогда сильно затрагивали духовенство. Он обращает взоры на царевича Алексия, который тоже не любил украинцев и дружил с одним великорусским духовенством.

Петр смотрел на имущества и вотчины монашествующего духовенства, как на «тунегиблемыя», и положил себе задачей извлекать из них как можно больше выгод для государства. С этой целью в 1701 году им был устроен монастырский приказ, получивший в свое ведомство все архиерейские и монастырские хозяйства. Духовные власти были совершенно отстранены от управления церковными вотчинами. Монастырский приказ состоял не в церковном, а в государственном ведомстве, будучи подчинен Сенату. Нам известно, что не все иерархи были согласны с монастырской реформой Петра. Так вызвал недовольство царя Нижегородский митрополит Исаия. Он лишается кафедры и отправляется на покой в Кириллов Белозерский монастырь. На его место с 14 сентября 1708 года хиротонисан в епископа Нижегородского и Алатырского Сильвестр с возведением в сан митрополита.

C 1719 года начинается постепенное его понижение по иерархической лестнице и переводы его с одной кафедры на другую, 22 марта 1719 года царь ставит епископом Питирима, а Сильвестра переводят в Смоленск.

На Смоленской кафедре Сильвестр будет всего один год в такое короткое время, часть которого притом прошла в отлучке из Смоленска в Петербурге, он не успел ни чем проявить свою деятельность.

3 марта 1720 года митрополит Сильвестр будет переведен в Тверь, от куда перевели Варлаама Косовского на его место в Смоленск. Эта епархия была гораздо богаче смоленской и нижегородской. Но зато Тверь никогда ни считалась митрополией и только однажды в 1682 году ею управлял митрополит Варсонофий. Сильвестр оставлен в прежнем сане митрополита, но должен сменить белый клобук на черный, и степенью стоять ниже воронежского архиерея. Это уже было очевидное понижение. В Твери он находился около трех лет. Самым важны делом, которое требовалось от него в этой новой епархии, будет дело первоначального устройства архиерейской школы, которой здесь еще не было.

25 июля 1725 года перемещен епископом Казанским и Свияжским. Для возвращение сана митрополита он подал в Синод прошение на Высочайшее имя. Его просьба была удовлетворена, но с ношением черного клобука. Казанская епархия занимала в списке третье место после Киевской и Новгородской. В то время она простиралась по всей восточной полосе России от реки Суры и Ветлуги до Уральских гор, на севере от границы вятской епархии, на юге до реки Самары захватывая всю область Урала до Каспийского моря. В ней насчитывалось около 1000 церквей и 20 монастырей. Это был еще глухой край окраины России, сюда толпами стекались раскольники, беглые и «всякие люди». Предшественником Сильвестра был в Казани митрополит Тихон III (1699-1724), один из почтеннейших иерархов Петровского царствования.

Самое первое столкновение его в Казани было с архимандритом Спасского монастыря Ионой Сальниковским, с которым у него не покончены были счеты еще по Троицкой лавре и который при вступлении Сильвестра на казанскую кафедру был большой силой в епархии. 1726 году Сильвестр подал на Иону в св. Синод доношение о расхищение им монастырской казны и не законной распродажи в свою пользу церковных вещей из монастырей Кизического и Федоровского. Монастыри эти были приписаны архиерейскому дому. Но при Тихоне Иона успел выхлопотать их к своему Спасскому монастырю и в 1724 году перевез к себе всю их утварь. Обстоятельство очень важное для отягчения его в глазах Сильвестра, который всегда был ревнителем архиерейского дома.

1730 год восшествие на престол Анны Иоанновны повлекло за собой падение великорусской партии в св. Синоде и сильно поколебал торжество Сильвестра. Во главе церковных дел теперь стал Феофан Прокопович, который начал с лихвой расплачиваться со всеми архиереями прежде его затиравшими. В марте 1730 года св. Синод поручил произвести следствие о расхищенных Ионой церковных денег и вещей казанскому губернатору Артемию Петровичу Волынскому. Волынский в начале архиерейства Сильвестра в Казани был в хороших с ним отношениях. Но эти отношения были не прочны и скоро разладились. Одной из характерных черт того времени были очень частые ссоры между губернаторами и архиереями. Власть губернатора почти ни чем не ограничивалась и вырабатывала удивительный произвол и самодурство которые были иногда не лучше произвола и самодурства древних воевод.

В частности, Волынский был давно уже известен своей властолюбивой раздражительностью самодурством, и привычкой давать полную волю своим рукам. Из Астрахани, где он был прежде губернатором, св. Синод получил уже несколько жалоб, на его самовольное и грубое вмешательство в церковные дела. Легко понять, почему он долго не мог ужиться с таким архиереем, как Сильвестр. До 1730 года явных сор и столкновений между ними нет, но разных недовольств накопилось много, все скопившееся раздражение прорвалось в деле Сальникова и произвело ожесточенную борьбу двух казанских властей. Когда дело Сальникова попало, в руки Волынского он повернул дело на прямую дорогу. Он освобождает Иону от заточения.

Сильвестр в это время находиться в Москве и всеми силами пытается повредит Волынскому. Он подает в Синод свою знаменитую записку на губернатора в 38 пунктах, в которой изображает разные его злоупотребления.

Волынский, узнав об этом, пришел в сильное раздражение. Маралась его служебная репутация причем он был племянником приближенного императрицы, Андрея Салтыкова. Он принялся отписываться от челобитной в письмах к Салтыковку, не стесняясь в выражениях на митрополита, отыскивая разные злоупотребления по епархиальному управлению. Сильвестр, узнав об этом, предупреждает его донесения своими челобитными к Салтыкову и генерал-прокурору П.И. Ягужинскому.

В 1731 году в Свияжский монастырь прибывает великорус, один из лишенных архиерейского сана друг и покровитель Сильвестра Игнатий Смола Коломенский, назначенный сюда в заточение в качестве политического преступника. Сильвестр принял его радушно и дружественно с ним обращался, посещал его в заточении и сам принимал его у себя в Раифском монастыре. Последовал высочайший указ об исследование поведения Сильвестра. 30 декабря 1731 года Сильвестра переводят в Александриевский монастырь с запретом носить архиерейскую мантию и совершать богослужения. В 1732 года, его переводят в псковский Крыпецкий монастырь, он там находиться под строгим арестом. В октябре 1732 года дело окончилось тем, что кабинет при Высочайшей особе лишает его архиерейство, оставив простым монахом, и ссылает в Выборг, для содержания в замке. Где он и умирает в 1735 году.

Следствие Сильвестра стоило многих страданий казанскому духовенству. Между разными обвинениями Волынского и Сальникова было приписано то, что он не велел поминать при богослужении св. Синод. Из этого 1732 года возникло огромное следствие, к которому было притянуто огромное число духовенства за прекрывания незаконного распоряжения архиерея. Следствие проходило так строго, что даже один из подсудимых архимандрит Ивановского монастыря Иоаким не выдержал и повесился.

Подытожим наш доклад: Митрополит Сильвестр Холмский являлся на наш взгляд ревнителем благочестия, он не мог смириться с Петровскими нововведениями в Церкви, стремился оградить Церковь от пагубного влияния малорусов: так как малорусы в угоду политики Петра и ближайших его приемников, пренебрегали интересами Церкви и духовной традиции России. Сильвестр пострадал, будучи борцом за правду. Этот пример очень ярко характеризует ту эпоху, когда политические взгляды, а не духовная жизнь человека решали его судьбу и могли загубить жизнь человека.

Что же делали во все это время западнорусские иерархи? Какие меры они принимали против новых врагов? Какое противодействие оказывали им? Стали ли внимательнее к своему долгу ввиду угрожавшей опасности? Увы, почти никаких мер против врагов, почти никакого положительного противодействия им, никакой перемены к лучшему мы не замечаем тогда в Литовской митрополии. Все шло по-старому и становилось даже хуже и хуже.

Первый свидетель тому сам тогдашний митрополит Сильвестр Белькевич, или Велькевич. Он был человек богатый, но почти не получивший образования и едва умел читать. Еще при Сигизмунде он служил королевским скарбником и ключником в Вильне и, когда скончался настоятель виленского Троицкого монастыря архимандрит Алексий, выпросил себе у короля этот монастырь в управление, разумеется, чтобы пользоваться его имениями. Продолжая ту же службу виленского скарбника и ключника и при Сигизмунде Августе и называясь настоятелем виленского Троицкого монастыря, пан Стефан Андреевич Велькевич исходатайствовал себе новую грамоту, которою король отдавал ему и Киевскую митрополию по смерти митрополита Макария и обещался не отдавать ее никому другому, а с тем вместе оставлял за Велькевичем до его живота виленский Троицкий монастырь, и это было еще 10 июля 1551 г., следовательно, за пять лет до смерти митрополита Макария{338} . По смерти последнего Велькевич объявлен «нареченным» митрополитом, хотя оставался в светском звании, носил свое мирское имя. Новогродский воевода Иван Горностай 25 марта 1556 г., жертвуя в виленский Пречистенский собор серебряный рукомойник, назначал его для употребления, как сам выражался, «нынешнему митрополиту нареченному Стефану Андреевичу ». А через полгода (30 сентября 1556 г.) этот Стефан Андреевич писался уже: «Милостию Божиею мы, Селивестр , нареченный архиепископ, митрополит Киевский и Галицкий и всея Руси», т. е. успел уже принять монашество с новым именем и, не проходя низших степеней церковного служения, занял прямо митрополитскую кафедру {339} . Чего же можно было ожидать от такого митрополита? Может быть, не совсем справедливо отзываются о нем некоторые латинские писатели{} , будто он был настолько прост и необразован, что едва ли и понимал различие своего исповедания от протестантского и неспособен был отражать коварства иноверцев{340} , но то достоверно, что в его-то особенно епархии, именно в Новогрудском воеводстве, как мы видели, протестанты и произвели наибольшие опустошения среди православных{341} . Передают еще латинские же писатели, будто митрополит Сильвестр вел дружбу с Киевским бискупом Николаем Пацем{342} . Но эта дружба, если она подлинно существовала (а они могли сблизиться еще в то время, когда оба были светскими), не говорит в пользу митрополита. Николай Пац, сын подляшского воеводы Николая, получивший от короля епископскую кафедру за свои гражданские заслуги, хотя был человек образованный, вел жизнь роскошную, любил музыку, потом изменил своей вере, сложил свой сан, женился и сделался протестантом-мирянином {343} . На основании наших домашних документов, правда, немногих, можем заключать, что Сильвестр, если и не отличался книжным образованием, был человек практический. Он умел находить для себя покровителей и заступников при дворе короля, вроде, например, новогродского воеводы Павла Сапеги, который и действительно помогал ему, митрополиту, и обещался помогать до конца жизни. Умел удержать за собою, как мы уже говорили, виленский Троицкий монастырь с его имениями и сделавшись митрополитом, хотя владения митрополитской кафедры были и без того значительны и получали еще новые приращения, например, в 1559 г. от княгини Соломерецкой. Настоятельно требовал от своих наместников и врядников, каков был киевский протопоп Яков Матеребозский, чтобы они собирали и высылали ему дани и доходы с подданных крестьян и куничные пенязи с священников. Не отказывался брать подарки, может быть по укоренившемуся обычаю, за поставление на церковные степени, и киево-михайловский игумен Сильвестр, посылая одного обучавшегося в монастыре дьяка для рукоположения во священника, не стеснялся прямо просить своего первосвятителя, чтобы он взял «за совершение священства малый подарок», так как ставленник был человек бедный. Позволял себе даже явные несправедливости с корыстною целию. В 1561 г. киево-печерский архимандрит Иларион принес королю жалобу, что митрополит Сильвестр причиняет разные обиды печерской братии и, между прочим, самовольно завладел Киево-Николаевским Пустынным монастырем со всеми его имениями и угодьями, тогда как монастырь этот издавна находится под благословенством печерских архимандритов, которые и утверждают для него игуменов. Король своею грамотою (от 24 апреля) приказал митрополиту немедленно возвратить Николаевский монастырь с его имениями и угодьями Киево-Печерской лавре и впредь не вмешиваться в ее дела{344} .

Впрочем, известны некоторые действия и распоряжения митрополита Сильвестра, представляющие его и в более выгодном свете. Архимандрит Супрасльского монастыря Сергий Кимбар писал к митрополиту, что в монастырь иногда приходят черные попы с желанием пожить в нем, но «становенья в попы не нашего», т. е. получившие священство не в Литовской митрополии от кого-либо из владык, а вне ее, и просил, чтобы митрополит благословил таким попам служить в монастыре. Митрополит отвечал (25 сентября 1557 г.), что дает благословение священникам, откуда бы они ни пришли, служить в обители, если только каждый из них представит архимандриту свою ставленую грамоту и грамоту отпускную от своего епископа или архиепископа. Равным образом, прибавил митрополит, если придет в обитель священник, имеющий законную жену, и покажет архимандриту свою ставленую грамоту, то и такой да священствует, а если придет священник, не имеющий жены, то и он, «присягу вчинивши пред отцем архимандритом водлуг науки нашое и тое присяги, як мы отцу архимандриту дали», да литургисует. Присягал вдовый священник, вероятно, в том, что он свободен от греха, за который Виленский Собор 1509 г. запретил вдовым попам священнослужение, и ведет жизнь чистую и целомудренную{345} . В 1558 г. митрополит Сильвестр вознамерился созвать в Вильне Собор на первой неделе Великого поста и о своем намерении написал к королю. Король своими листами оповестил всех епископов, архимандритов и предстоятелей православного духовенства, чтобы они съехались в Вильну на Собор к назначенному митрополитом времени. Но затем, узнав о тяжкой болезни и дряхлости супрасльского архимандрита Сергия Кимбара, сам уведомил (2 февраля 1558 г.) митрополита, что Сергий не может явиться на Собор, а пришлет вместо себя уполномоченного, человека духовного, ученого, богобоязненного, и при этом выразил желание, чтобы на Соборе, который составляется «стараньем» митрополита «ку постановенью веры и закону хрестиянского», все окончилось хорошо, согласно с словом и повелением Божиим. Более об этом Соборе сведений не имеем. Может быть, он был созван именно против протестантов и на нем были обсуждаемы и приняты какие-либо меры для противодействия им, а может быть, имел целию исправление внутренних беспорядков в Западнорусской Церкви; во всяком случае созвание Собора дˆолжно отнести к чести митрополита Сильвестра, так как он своим собственным «старанием» созвал этот Собор, а не по приказанию короля, как было в 1546 г. при митрополите Макарии{346} . Епархиальные свои права митрополит Сильвестр защищал с ревностию. Он пожаловался королю Сигизмунду Августу на слуцкого князя Юрия Юрьевича, что в его имениях настоятели монастырей и все священники не хотят слушаться своего архипастыря, не ездят к нему для духовной науки, не дают ему куниц соборных и объездных и иных доходов, а врядники князя вступаются в духовные справы, чинят разводы, сами творят духовный суд и берут на себя судебные пени, не допуская во всем этом протопопов и врядников митрополита. И король дал грамоту слуцкому князю (8 мая 1558 г.), чтобы он велел в своих имениях всем духовным лицам быть послушными митрополиту, ездить к нему на Собор для духовной науки, платить ему куницы и всякие положенные доходы, запретил своим врядникам вмешиваться в духовные справы и суды и не возбранял врядникам митрополичьим въезжать в его имение для справ и судов духовных. А когда бурмистр и радцы виленские принесли жалобу митрополиту на своеволие виленских священников, михайловского, воскресенского и никольского, отдавших без их ведома свои церковные домы в залог, митрополит отвечал: «Мы в том неповинны пред вами; вы сами избираете попов, а не мы; мы только по вашему желанию благословляем их к той или другой церкви, которую им даете; так сами ж и берегите церковные домы от таких своевольных попов». Впрочем, прибавил, что он уже писал этим священникам выкупить заложенные домы, но без успеха, что не может покарать виновных ничем другим, как только неблагословением, т. е. запрещением священствовать, и одного из них, попа михайловского, уже не благословил. Наконец, о двух остальных попах просил уведомить, если они и после нового напоминания не выкупят заложенных домов. Что касается до «Поучения новопоставленному священнику» за подписью митрополита Киевского и Галицкого Сильвестра, то оно отнюдь не может служить свидетельством его образования и знаний, потому что составлено по готовой форме, по которой писали и выдавали такие же поучения новопоставленным священникам и все архиереи{347} .

В других епархиях видим безобразную раздачу архиерейских кафедр королем и иногда еще более безобразные действия тех, кому кафедры давались. Пинскою и Туровскою епархиею управлял в 1558 г. епископ Макарий, тот самый, который получил ее (1552) от королевы Боны. Эту епархию еще при жизни его вздумал просить себе другой епископ, бывший викарием при митрополите и также называвшийся Макарием. И король по ходатайству всесильного тогда воеводы виленского Радзивилла и с ним новогродского воеводы Ивана Горностая выдал просителю свою грамоту (22 апреля 1558 г.), которою предоставлял ему занять кафедру Пинской епархии по смерти еще управлявшего ею владыки Макария. Точно так же еще при жизни Полоцкого архиепископа Германа Хрептовича король, как сам говорит, обращая благосклонное внимание на верную службу полоцкого боярина Глеба Ивановича Корсака и по ходатайству за него полоцкого воеводы Станислава Довойны и полоцких бояр, пожаловал Корсаку грамоту (24 марта 1559 г.) на Полоцкое владычество по смерти архиепископа Германа и вместе на монастырь святого Михаила в Городку, находившийся в подаванье королевском. Надобно полагать, что Герман после этого скончался скоро, потому что 29 марта 1559 г. воевода Довойна по приказанию короля писал митрополиту Сильвестру, чтобы он поспешил назначить время для съезда к нему ближайших архиереев и вместе с ними рукоположил в Полоцкого архиепископа Глеба Корсака, который принял при этом монашество с именем Герасима{} . Но, верно, и Герасим скоро скончался или был лишен кафедры, потому что к 22 октября 1562 г. успел скончаться и преемник его, пан Григорий Маркович Волович, которому король по своей ласке дал было владычество Полоцкое и Витебское до его живота. Так сказано в грамоте самого короля, которою он в означенное время (т. е. 22 октября 1562 г.) предоставлял Полоцкую кафедру по просьбе воеводы, бояр и всех жителей земли Полоцкой иноку Арсению Шишке. Недолго пришлось и Арсению владычествовать в Полоцке: не прошло и четырех месяцев, как Полоцк был взят (15 февраля 1563 г.) царем Иваном Васильевичем и «нареченный владыка» Полоцкий Арсений отведен в плен и сослан в Спасо-Каменный монастырь {348} . В епархии Владимирской на Волыни было еще хуже{} . Король пожаловал ее по смерти епископа Иосифа в 1565 г. почти разом двум лицам: шляхтичу Ивану Борзобогатому-Красенскому, который, впрочем, имел королевскую грамоту на нее еще с 1563 г. и носил имя «нареченного» владыки Владимирского и Брестского {} , и Холмскому епископу Феодосию Лозовскому. Первый поспешил прибыть с королевским листом во Владимир и, будучи «увязан» и введен королевским чиновником в управление епархиею и во владение архиерейских домов, оставил здесь заведовать всем своего сына Василия, королевского секретаря, а сам уехал к королю. В это время (3 сентября 1565 г.) явился к Василию королевский дворянин Петр Семенович и, показывая ему новый «увяжчий» королевский лист, спросил Василия: согласен ли он уступить Владимирское владычество Холмскому епископу Феодосию? Василий отвечал, что без воли отца он ничего не может сделать, что лист должен быть предъявлен отцу, который находится в Гродне при короле. Через полторы недели приехал во Владимир сам владыка Холмский Феодосий, имея при себе отряд из двухсот конных и трехсот пеших вооруженных людей, и вновь послал того же королевского дворянина с увяжчим листом спросить пана Василия: согласен ли он по доброй воле уступить владычество Владимирское. Когда Василий повторил свой прежний ответ, то на другой день (14 сентября) Феодосий, увеличив свой отряд до двух с половиною тысяч вооруженных людей и расставив по разным местам девять пушек, приказал стрелять из них по епископскому замку и соборной церкви, шесть раз посылал свое войско на штурм замка и велел подложить под стены его огонь. Это продолжалось целый день; немало людей было убито, многие здания и соборная церковь были повреждены выстрелами. Пан Василий принужден был ночью бежать из замка, и торжествующий Феодосий вступил в управление и архиерейским домом, и всею Владимирскою епархиею. Когда по жалобе Ивана Борзобогатого король послал своего дворянина Ивана Богухвала звать Феодосия на суд и Богухвал (12 октября) явился с королевскою грамотою к епископу в соборной церкви вдруг по окончании заутрени, сопровождаемый несколькими слугами Борзобогатого, то Феодосий, еще не принимая грамоты, бросился с своим посохом на одного из этих слуг и сильно ударил его, а потом велел своим слугам бить прочих слуг Борзобогатого, топтать их ногами и выгнать из церкви и сказал: «Если бы сам Борзобогатый был здесь, я велел бы и его изрубить в куски и бросить псам». Прочитав затем королевскую грамоту, отвечал Богухвалу: «На суд не поеду, мне незачем ехать, а ты берегись, как бы и тебе не приключилось чего дивного, ведь грамота подложная, на ней нет подписи короля»{349} . И Феодосий остался на Владимирской кафедре и украшал ее собою еще много лет, так что нам еще не раз придется встретиться с его не менее достохвальными деяниями. Луцкая епархия была едва ли счастливее Владимирской. После епископа Никифора (упоминается в 1564 г.) король отдал ее какому-то Марку Жаровницкому, который под именем нареченного епископа Луцкого и Острожского и управлял ею, оставаясь в светском звании. Как управлял, можно отчасти догадываться из следующего: урядник его, пан Немецкий, приехал в 1566 г. в Красносельский монастырь и, увидев вышедшего к нему навстречу нареченного игумена монастыря Богдана Шашку, закричал: «Зачем ты, пес, служишь вечерню, когда владыка не благословил тебя служить?» - ударил игумена в лицо, избил его жестоко и, вынув саблю, хотел даже умертвить; к счастию, игумен вырвался и убежал. После Марка Жаровницкого король отдал эту епархию в 1567 г. пану Ивану Борзобогатому{} , не успевшему возвратить себе Владимирской. Новый владыка так же правил Луцкою епархиею около трех лет, оставаясь светским, прежде нежели принужден был принять духовный сан, и, как увидим, не стеснялся творить такие вещи, что разве немногим уступал своему бывшему сопернику Лозовскому{350} . В Львовской, или Галицкой, епархии продолжал владычествовать уже известный нам Арсений Балабан, который, едва сделавшись викарием митрополита, захотел насильно овладеть двумя местными монастырями, вел с ними постоянную тяжбу и начал было тяжбу с самим своим первосвятителем Макарием. Этот Балабан, имея у себя несколько сыновей, сильно желал, чтобы один из них был его преемником по кафедре. Для осуществления своего желания он в 1566 г., выражая намерение будто бы оставить ее, выпросил у Сигизмунда Августа грамоту на Львовскую епархию сыну своему Григорию. Григорий тотчас и вступил в управление ею, не принимая духовного сана, и управлял под руководством отца более трех лет, до самой его кончины{351} .

Раздавая по своему усмотрению архиерейские кафедры, король продолжал раздавать точно так же и православные монастыри. В 1562 г. он пожаловал своему дворянину Боркулабу Корсаку в пожизненное владение полоцкий Предтеченский монастырь, находившийся в королевском подаванье, со всеми имениями и доходами и с правом держать в своей власти «попов, черниц и чернцов», которые издавна были подчинены настоятелю того монастыря (значит, монастырь был мужеско-женский), и иметь в нем от себя духовную особу, человека ученого, который умел бы вести в монастыре духовную справу по греческому закону. Другой монастырь своего подаванья, виленский Троицкий, находившийся под владением митрополита Сильвестра Белькевича до его живота, король отдал было потом двум разным лицам: сперва пану Федору Яцкевичу Белькевичу, может быть родственнику митрополита Сильвестра, а вскоре по ходатайству виленского воеводы Радзивилла Черного - воложинскому попу Василию Мартиновичу. Происшедшие отсюда недоразумения заставили Радзивилла потребовать к себе королевские грамоты, данные обоим этим лицам, и когда он убедился, что пану Белькевичу грамота дана прежде, то и приказал (около 1567 г.) ввести его во владение Троицким монастырем с его фольварками; король же своею грамотою объявил тогда монахам монастыря, чтобы они принимали Белькевича за архимандрита. Киевский Флоровский монастырь не находился в непосредственном подаванье короля. Этот монастырь со всем, что он имел у себя «издавна», воевода киевский князь Константин Константинович Острожский отдал своею властию киевскому протопопу Якову Гулькевичу в пожизненное владение, а митрополит Сильвестр благословил его и совершать службу в том монастыре. Не довольствуясь этим, Гулькевич просил короля, чтобы он утвердил за ним Флоровский монастырь не только в пожизненное, но и в потомственное владение. И король дал протопопу подтвердительную грамоту (17 мая 1566 г.), что монастырь тот имеют держать в своей власти и совершать в нем службы он сам, его дети и потомки, какие будут годны быть священниками{352} .

Все такого рода действия король Сигизмунд Август позволял себе, может быть, и без намерения вредить православной Церкви, хотя они действительно были ей вредны, но единственно по укоренившемуся обычаю. Этот король был чужд латинского фанатизма и отличался веротерпимостию. Покровительствуя самим протестантам, он не отказывал в своем покровительстве и православным{} . Дозволял им строить или возобновлять церкви: так, в 1560 г. разрешил вновь соорудить в Вильне две церкви, за три года пред тем сгоревшие, Рождественскую и Пятницкую, с переименованием последней в Богоявленскую. Делал пособия православным церквам и монастырям: например, церкви Пречистой Богородицы в Гродне или, точнее, существовавшему при ней госпиталю назначил ежегодное пособие в десять коп грошей из своих собственных королевских имений; Пересопницкому монастырю пожаловал имение Чемерин, которое в 1564 г. дозволил променять на имение Дядковичи; а Киево-Николаевскому Пустынному подтвердил (1566) право на владение островом Трухоновым с дворцом на нем и езом на Чарторыи. Охранял и защищал имущественные и судебные права православного духовенства: в 1558 г. по жалобе священников и всех крилошан города Мстиславля на местного старосту приказал ему выдавать по-прежнему тамошним монастырям и церквам денежную и медовую дань, завещанную им князем Михаилом Ивановичем Мстиславским; в 1563 г. по жалобе Пинского и Туровского владыки Макария на князя Богдана Соломерецкого, незаконно присвоившего себе в своем имении Рычеве населенную землю туровской соборной Успенской церкви, приказал ему возвратить эту землю церкви и Туровскому владыке{} ; в 1567 г. по жалобе киево-печерского архимандрита, что и его самого, и его чернецов иногда требуют на суд киевского воеводы, каштеляна и писаря украинских замков, объявил и подтвердил всем, что Печерский монастырь находится в подаванье и в обороне самого короля и что потому архимандрита и чернецов печерских не должны судить ни воевода, ни другие светские власти, но архимандрита может судить только сам король, а чернецов - только архимандрит{353} .

Подобные благодеяния, впрочем, оказывали православному духовенству в Литве и прежние короли. Сигизмунд Август решился наконец сделать для православных то, на что не решались его предместники: в 1563 г. он отменил или, как сам выражается, разъяснил на виленском сейме известный Городельский закон короля Ягайлы и великого князя Витовта, устранявший православных от занятия государственных и общественных должностей. Грамота, данная по этому случаю, заслуживает полного нашего внимания. В ней король говорит: когда мы созвали на генеральный сейм в Вильне наших панов рад, духовных и светских, и других урядников великого княжества Литовского и дозволили по их просьбе внести в новонаписанный Статут их земские привилегии, то все члены сейма, принося нам за это благодарность, доложили, что некоторые артикулы в тех земских привилегиях требуют «ширшего объяснения», и указали на две статьи Городельского постановления. По одной из них, привилегиями и преимуществами, данными дворянству в Литовском государстве, могут пользоваться только те паны, которые держатся римской веры и получили польские шляхетские гербы, а по другой - на достоинства и должности, каковы: воеводство, каштелянство и другие, даваемые на всю жизнь, могут быть избираемы только последователи Римского Костела. Указав на обе эти статьи Городельского постановления, которое подтверждено было потом и нашим дедом Казимиром, нашим дядею Александром, нашим отцом Сигизмундом и нами самими, члены сейма единогласно просили нас дать тем статьям достаточное разъяснение. И мы с панами радами нашими, принимая во внимание, что шляхетские роды вполне заслужили своею службою те привилегии, какие дарованы им Городельским постановлением, что не только последователи Римской Церкви, но и Греческой, занимая при наших предках и при нас должности радов (сенаторов) и всякие другие должности, всегда показывали на разных службах свою верность и усердие и что Городельское постановление, направленное к некоторому унижению лиц, содержащих греческую веру и не получивших гербов, составлено так потому, что на городельском сейме были не все, и особенно не были станы русских земель, определяем: отныне всеми привилегиями, дарованными литовскому дворянству, должны пользоваться не только паны и шляхта римской веры, имеющие польские гербы, но равно и все дворяне как литовского, так и русского народа, лишь бы они были веры христианской, а также отныне на всякие достоинства и должности, даже до сенаторской, имеют быть избираемы не одни последователи Римского Костела, но и все вообще дворяне христианской веры, литовцы и русские, каждый по своим заслугам и способностям, и ни один дворянин христианской веры не может быть устраняем от этих привилегий{354} . Таким образом, сам король Сигизмунд Август засвидетельствовал для нас здесь три вещи: а) что Городельское постановление, столько враждебное русским, или православным, было подтверждаемо его дедом, дядею, отцом и им самим; б) что русские, несмотря на Городельское постановление, занимали при всех этих королях всякие, и самые высшие, должности и в) что на городельском сейме, издавшем такое постановление, вовсе не присутствовали представители русских земель, почему, прибавим от себя, не без основания русские считали для себя это постановление необязательным. Обращаясь к определению, или объяснению, Городельского постановления, состоявшемуся теперь на виленском сейме, мы должны сознаться, что оно имело в виду не одних православных, но вообще христиан-некатоликов, следовательно, и протестантов всех сект, существовавших тогда в пределах литовских, и здесь-то надобно искать причину, почему оно состоялось и могло состояться. Прежде на генеральных сеймах в королевской раде преобладающее большинство всегда составляли латиняне, и при таком преобладании нельзя было и думать, чтобы какой-либо сейм согласился отменить или изменить постановление, дававшее столько преимуществ последователям римской веры пред православными. Теперь преобладающее значение в королевской раде имели уже не латиняне, а протестанты, которые очень хорошо понимали, что Городельское постановление, предоставлявшее разные права, в том числе и право занимать высшие государственные должности одним латинянам, лишало этих прав не только православных, но и протестантов, и вот они воспользовались на виленском сейме своею силою в соединении с православными, чтобы изменить это постановление в пользу вообще христиан-некатоликов. На сейме в составе королевской рады находились тогда, судя по подписям под королевскою грамотою, оба могущественных Радзивилла - воевода виленский и воевода троцкий, гетман литовский, Евстафий Волович - подскарбий великого княжества Литовского, Ян Ходкевич - стольник того же княжества и другие, а со стороны православных - воевода киевский князь Константин Константинович Острожский, воевода новогродский Павел Павлович Сапега, гетман дворный Григорий Ходкевич, брат его староста бельский Юрий Ходкевич и другие, хотя были также и латинские бискупы: Виленский - Валериан, Луцкий - Януш Андрушевич и Киевский - Николай Пац. Поэтому на королевскую грамоту, данную на настоящем виленском сейме, следует смотреть не как на свидетельство благоволения короля Сигизмунда Августа собственно к православным, но как на акт его веротерпимости по отношению ко всем исповеданиям христианским - акт, которым желал король уравнять по гражданским правам всех дворян великого княжества Литовского, какого бы исповедания христианского они ни держались: римского, православного или протестантского. Следует присовокупить, что это же самое постановление виленского сейма Сигизмунд Август подтвердил с некоторыми новыми разъяснениями и на гродненском сейме 1 июля 1568 г. {} , объявив, что впредь оно не должно нуждаться в новых подтверждениях, а должно сохранять свою силу навсегда{355} .

Хотя многих из православных панов увлекло тогда протестантство, но все же еще оставались между ними и приверженные к вере отцов, и усердные к православным храмам и обителям. Князь Януш Козмич Жеславский вместе с материю своею княгинею Анастасиею Гольшанскою, исполняя волю покойного родителя, подарил (12 июня 1556 г.) своему «дворецкому» монастырю во имя Пресвятой Троицы три села со всеми землями и угодьями, данями и доходами, монастырь этот упоминается теперь в первый раз. Князь Константин (Василий) Константинович Острожский, воевода киевский, дал (12 января 1560 г.) Киево-Михайловскому Златоверхому монастырю по просьбе игумена и братии островок Обрубный на верхнем конце Чарторыя, два озера, Петриково и Плоское, и сеножати, которыми монастырь будто бы владел и прежде. Князь Иван Федорович Чарторыйский, справца воеводства Киевского, вместе с наместником киевского воеводы Федором Тишею отдали земельные владения находившегося тогда в запустении Кирилловского монастыря пяти попам замковой Николаевской церкви в Киеве, и король утвердил (23 июня 1565 г.) это даяние. В Слуцке упоминаются два новых монастыря, прежде неизвестные: монастырь святого пророка

Илии (1556) и монастырь Николаевский Мороцкий (1558), одолженные своим существованием, вероятно, благочестию слуцких православных князей или граждан{356} . Здесь же кстати упомянем и об усердии молдавского православного господаря Александра, с каким он заботился о сооружении и содержании Успенского храма в городе Львове, принадлежавшего львовскому братству. Храм этот уже давно дал трещины и угрожал падением. Братство само не в состоянии было воздвигнуть его вновь. Окружная грамота митрополита Макария (1547), приглашавшая к пожертвованиям на возобновление этого храма, принесла, верно, мало пользы. Тогда братство обратилось за помощию к молдавскому господарю Александру, который и принял братскую церковь под свое покровительство. Он написал (1558) к королю Сигизмунду Августу и ходатайствовал, чтобы львовские радцы или магистрат уступили православным братчикам за деньги некоторые материалы на сооружение церкви. Потом в продолжение нескольких лет (1558–1566) вел переписку с самими членами братства, неоднократно присылал им деньги на строение храма, приготовил для него сосуды, образа, царские врата, занавесы, ризницу и всю церковную утварь, купил колокола, покрыл его медью, позолотил на нем кресты, доставлял ему воск для свечей и пр.{357}

Но тогда как одни более или менее благодетельствовали православным монастырям, другие, называвшиеся еще их патронами, нередко доводили монастыри до совершенного разорения. Например, некто пан Семен Волович, может быть из числа тех Воловичей, которые приняли тогда протестантство, получив от короля (1560) гродненский Коложский монастырь в свое управление, с самого начала повел дело так, что из монастыря разбежались все монахи. Остался было один, которого за его зазорную жизнь вынужден был прогнать сам Волович, наняв для совершения богослужения в монастыре белого священника за небольшую плату. А все доходы монастыря обращал исключительно в свою пользу, всем его имуществом и владениями распоряжался как своею собственностию, и это продолжалось восемь лет, пока король не отдал Коложского монастыря другому такому же пану{358} .

Кончина митрополита Сильвестра случилась, вероятно, в последнюю четверть 1567 г., потому что в это время виленский Троицкий монастырь, который пожалован был королем митрополиту Сильвестру до его живота, король пожаловал уже другому лицу, пану Федору Яцкевичу Белькевичу. Но на преемство митрополиту Сильвестру еще в 1565 г. испрошена была грамота у короля Сигизмунда Августа одним епископом. Это был не кто другой, как владыка Холмский Феодосий Лозовский, который в том же году с такою храбростию отвоевал себе епархию Владимирскую у пана Ивана Борзобогатого-Красенского. Несмотря, однако ж, на королевскую грамоту, так заблаговременно испрошенную, храброму епископу не суждено было сделаться митрополитом, может быть, вследствие этой самой слишком неумеренной храбрости{359} .